Похороны рифмы
Мне рифму жаль. А как она была Услужлива, пророчлива, мила! Болела долго, умерла. Гуляя во измайловских дворах, Я будто бы брела у ней на схоронах. Немногие её, бедняжку, проводили, Волос не рвали. Не вопили. Но вдруг она воспряла. Сразу Открылись медленно её четыре глаза. Но жизнью просиял один лишь только глаз. — Отец мой Ритм, он не оставит вас. И отвернулась вся в слезах. Скисал октябрь в измайловских садах. Сегодня небеса как светлое болото, В котором утонуть не страшно отчего-то. В саду таится деревянный театр, В котором призраки танцуют па-де-катр. К стене приклеены две горбоносых маски, Глядящих весело на струпья старой краски Светло-сиреневой. А за стеною зал, Где запустенье правит бал. Он мой двойник, подобна я театру, В котором призраки твердят всё ту же мантру. Какое светлое болото это небо! Ах, к рифме так привязчива потреба. Хотя она, как мнится, устарела. Но говорила — что сама хотела. Ее подбрасывал как карту Аполлон, Но вот поэзия истаяла, как сон. Зажигалка прозябла нежным синим листком. Будто с древа упал, напоённого светлым огнём. Жизнь завершается, чужда и бестелесна, Каким-то вокруг эго ходом крестным. Как обруч катится над бездной, Гонима хворостиною небесной. 1 октября 2006