Плаванье («Я, Игнаций, Джозеф, Крыся и Маня...»)
Я, Игнаций, Джозеф, Крыся и Маня В теплой рассохшейся лодке в слепительном плыли тумане, Если Висла — залив, то по ней мы, наверно, и плыли, Были наги — не наги в клубах розовой пыли, Видны друг другу едва, как мухи в граненом стакане, Как виноградные косточки под виноградною кожей, — Тело внутрь ушло, а души, как озими всхожи, Были снаружи и спальным прозрачным мешком укрыли. Куда же так медленно мы — как будто не плыли — а плыли? Долго глядели мы все на скользившее мелкое дно. — Джозеф, на лбу у тебя родимое, что ли, пятно? Он мне ответил, и стало в глазах темно. — Был я сторожем в церкви святой Флориана, А на лбу у меня — смертельная рана, Выстрелил кто-то, наверное, спьяну. Видишь, Крыся мерцает в шелке синем, лиловом, Она сгорела вчера дома под Ченстоховом. Nie ma juz ciala, a boli mnie glowa. Вся она темная, теплая, как подгоревший каштан. Was hat man dir du armes Kind getan? Что он сказал про меня — не то чтобы было ужасно — Только не помню я что — понять я старалась напрасно — Не царапнув сознанья — его ослепило, Обезглазило — что же со мною там было? Что бы там ни было — нет, не со мною то было. Скрывшись привычно в подобии клетки, Три канарейки — кузины и однолетки — Отблеском пения тешились. Подстрелена метко, Сгорбилась рядом со мной одноглазая белка. Речка сияла, и было в ней плытко так, мелко. Ах, возьму я сейчас канареек и белку, Вброд перейду — что же вы, Джозеф и Крыся? Берег — вон он — еще за туманом не скрылся. — Кажется только вода неподвижным свеченьем, Страшно как током ударит теченье, Тянет оно в одном направленье, И ты не думай о возвращенье. Белкина шкурка в растворе дубеет, В урне твой пепел сохнет и млеет. Что́ там? А здесь солнышко греет. — Ну а те, кого я любила, Их — не увижу уж никогда? — Что ты! Увидишь. И их с приливом К нам сюда принесет вода. And if forever , muzyka brzmi , — из Штрауса обрывки. Вода сгустилась вся и превратилась в сливки! Но их не пьет никто. Ах, если бы ты мог Вернуть горячий прежний гранатовый наш сок, Который так долго кружился, который — всхлип, щелк — Из сердца и в сердце — подкожный святой уголек. Красная нитка строчила, сшивала творенье Твое! О замысел один кровобращенья — Прекрасен ты, как ангел мщенья. Сколько лодок, сколько утлых кружится вокруг, И в одной тебя я вижу, утонувший старый друг, И котенок мой убитый — на плечо мне прыгнул вдруг, Лапкой белой гладит щеку — Вместе плыть не так далеко. Будто скрипнули двери — Весел в уключинах взлет, Темную душу измерить Спустится ангел, как лот... 1975